1
Первый миф - "Про старика в белом парике":
Из-за неплотно прикрытой двери доносился гул голосов и приглушенные звуки бравой музыки. В комнате было накурено каким-то исключительно противным табаком и кисло воняло многодневным запоем. Сама комната, наполовину погруженная в густой мрак, была вытянута от входа и густо засыпана старой ветхой одеждой и прочим хламом, от ботинок разных цветов и фасонов, до восточного кафтана и альта, начавшего покрываться благородной патиной. Окон не было вообще. Зато в дальнем от входа углу ярко горел керосиновый светильник с рефлектором, от которого свет становился мыльно-тягучим и, казалось, заполнял пространство собой как густым светящимся сиропом. Этот светильник, потрескивающий и периодически плюющийся сгустками черной копоти, торжественно стоял на огромном трюмо, со множеством выдвижных ящиков и большим, с потускневшей и потрескавшейся амальгамой, зеркалом. Некоторые из ящиков трюмо были хищно выдвинуты, напоминая собой челюсти какой-то неведомой твари, притаившейся в самом дальнем углу, но неожиданно освещенной и от этого агрессивной. В их недрах виднелись пустые бутылки, грязные тряпки, перепачканные яркими красками и обрывки бумаги, в которую обычно уличные торговцы заворачивают жареного снука или дешевый сыр. В темной части помещения плясали гибкие тени, наполняя его жутковатым подобием жизни. При всем беспорядке, комната производила ощущение обжитой. В ближайшем рассмотрении хаос казался какой-то тонкой системой вещей. Порядком в хаосе, созданным человеком, проводящим тут главную часть своей замкнутой жизни и привыкшем к такому именно расположению предметов. Так руки владельца подобного скопления рухляди сами привычно находят необходимое и автоматически возвращают его на положенное место, со стороны кажущееся бессистемной кучей старья.
Хозяин всего этого нагромождения одежды, вёдер, забухтованных веревок и пустых банок из-под обувного воска, сидел в освещенном углу перед зеркалом на грубом деревянном табурете и курил тяжелую, плохо вырезанную трубку. Он был одет в просторный выцветший балахон, широкие короткие штаны и огромные ботинки с круглыми носами. Из ботинок высовывались длинные полосатые носки. Пожилой мужчина с грубым лицом и холодными прозрачно-серыми глазами казался порождением хаоса, царившего кругом. Такое сочетание крупных форм носа, подбородка и губ с внимательным строгим взглядом вызывало оторопь у всех, впервые видевших его вблизи. Впрочем, - знакомых у мужчины было немного, а сам он не придавал никакого значения тому, какие чувства может вызывать его лицо у посторонних. Время прокатилось по человеку, оставив на его, когда-то стройном теле, свои отметины. Спина сутулилась, широкие плечи сгибались под невидимым давлением, но руки оставались сильными, как веревками обвитыми буграми мышц. Живот его был плоским и твердым как в молодости, а вот ноги после тяжелого дня начинали дрожать, но это тоже человеку было не интересно - он понимал, что старость неумолимо надвигается и сделать с этим он ничего не может. На трюмо перед стариком стояла наполовину пустая бутылка дешевого портового рома и банка с густым белым гримом, который он равномерно наносил на лицо, размазывая куском скомканной бумаги. Рядом лежал уголь, которым еще нужно было обрисовать контуры глаз и флакон с красной краской для губ.
Человек был сосредоточен на своем сумасшедшем макияже, его не беспокоил гул голосов и музыка, доносившаяся снаружи, он только иногда отрывался, чтобы отхлебнуть ром из бутылки или почесать лысую голову под большим париком, густо засыпанным мелом. Трубка, закушенная в желтых зубах, периодически начинала тухнуть и тогда старик раскуривал её двумя-тремя длинными затяжками, не выпуская изо рта. Его мысли не занимал процесс макияжа, он делал его автоматически. Он думал о простых рутинных вещах, занимавших его почти каждый день. О том, что опять, к погоде, начали болеть рубцы на спине и неплохо бы сходит в портовый бордель к старухе Марте, которая умеет разгонять кровь так, как никто другой в этом городе. О том, что, к ночи, опять придется идти с ведром в Клермонт за мясными обрезками и потом засовывать их на палке голодным тварям, сидящим в клетках во внутреннем дворе. О том, как в молодости он рискнул обойтись без палки и получил за это рубцы на спину и хоршо что только рубцы – моги и голову откусить запросто. О том, что через несколько часов, когда все, к чему он готовится, будет закончено и можно будет заползти в эту конуру, выпить ещё одну бутылку и поспать до вечера. О том, что его собственный сын, расплодивший этих никчемных тварей в клетках, сегодня опять ничего ему не заплатит и вечером он отдаст Марте последний свой гульден, на который лучше было бы купить еды и рома.
Человек уже почти закончил свой ритуал к моменту, когда дверь без стука распахнулась и в неё протиснулся толстый человек в длинном сюртуке и с лихо закрученными усами на сальной физиономии. Толстяк покосился было на бутылку, стоящую на трюмо, но не стал устраивать скандала, а вместо этого писклявым голосом спросил: «Долго ты ещё тут будешь копаться? Хватит рожу полировать, никто на тебя смотреть не станет». Хозяин комнаты тоскливо обернулся на вошедшего и, вместо ответа, поднялся со своего табурета, всем своим видом выражая готовность к выходу. «Пошли, пора уже. И не забудь фонарь погасить, болван» - отреагировал гость. Старик обернулся к зеркалу, ещё раз взглянул в свои прозрачные глаза, автоматически засунул руку в один из ящиков и вынул оттуда некий предмет, выглядевший как яркий красный полый шар, величиной с куриное яйцо, с большим вырезом на одной стороне и с двумя длинными верёвками, закрепленными на полюсах. Затем он погасил фонарь и молча вышел из комнаты, вслед за толстяком.
Они прошли длинным, плохо освещенным коридором, плавно изгибающимся вправо, и вышли к широкому залу, с одной стороны целиком затянутому тяжелыми портьерами, свисающими с потолка на пол. Тут толпились какие-то люди, все казались озабоченными и занятыми своим делом. В дальней от портьер стороне, была вколочена прямо в пол коновязь, к которой, почему-то, оказались привязаны несколько больших пушистых собак и старый пони, накрытый ярким ковром. Из-за сомкнутых полотен доносился гул голосов – там очевидно происходило какое-то действие с участием большого количества народа. Старик подошел к портьерам, положил на стоящую рядом бочку свою совсем уже погасшую трубку и принялся завязывать веревки своего красного шарика на затылке. Мысли в его голове привычно крутились вокруг изжеванных тем: шлюха Марта, последний гульден, ночь впроголодь и спрятанная в старом сапоге бутылка дешевого портвейна.
Через несколько мгновений портьеры начали раздвигаться и старик, разбежавшись, выскочил на залитую ярким светом и засыпанную вонючими опилками арену кейптаунского цирка. С хриплым криком «А вот и яяяя!!!» он добежал до середины круга и, забавно споткнувшись через носок своих огромных ботинок, покатился через голову…
Сообщение отредактировал Алье: 27 November 2013 - 00:48
