Выдвинутую мной в топике гипотезу подтверждают зарубежные исследователи методами частотно-лингвистического анализа. Текст большой, находится по ссылке.
Ниже привожу отдельные выдержки.
Группа исследователей из Нидерландов использовала базу данных
Google Ngram Viewer, чтобы оценить, как менялась частота употребления слов за последние полтора с лишним столетия. В базе собраны слова и короткие словосочетания, использованные в книгах с 1850 года по наши дни, а также информация о том, как часто они употреблялись писателями. Основной упор авторы
работы, опубликованной в журнале
PNAS, сделали на английский и испанский языки, выборки для которых составляли по 5000 слов, но авторы проверили и то, сохраняются ли обнаруженные ими тренды в других больших языках, включая русский.
Они взяли список из 5000 самых распространенных в английской и испанской литературе слов, после чего убрали из этого списка слово «война» (см.
дополнительные материалы к обсуждаемой статье). Звучит в стиле старых добрых «шестидесятых» (или новых добрых 2020-х), но на деле авторов смущало то, как сильно колебалась частота использования этого слова в течение XX столетия, в котором оно было актуально, прямо скажем, всегда, но в некоторые периоды времени — особенно. Данные по остальным словам обрабатывались следующим образом. Вначале, чтобы компенсировать увеличение числа текстов в базе данных со временем (в конце XX века выпускалось больше книг, чем в середине XIX-го, а их качество база данных не учитывала), встречаемость каждого слова делили на встречаемость артикля «an» в английском языке и «la» — в испанском. Затем для каждого слова рассчитывали z-оценку (не ищите здесь никакого подтекста!). Другими словами, частоту его употребления центрировали, а потом делили на
стандартное отклонение.
Первые две главные компоненты, то есть оси, полученные с помощью метода главных компонент (МГК), объясняли примерно 3/4 от всей вариации в изменении частоты употребления слов со временем. Иначе говоря, эти две оси сохраняли существенную часть информации по сравнению с 5000-мерным графиком. Авторы рассудили следующим образом: первая компонента, монотонно уменьшающаяся со временем, отражает общую тенденцию к «устареванию» слов. На одном конце этой оси оказались различные архаичные понятия, например, «карета», а на другом более новые, например, «кола». Вторая ось оказалась еще более любопытной. На одном ее конце (назовем его положительным, хотя в данном случае знак не несет смысловой нагрузки) расположились слова, имеющие отношение к субъективному, сугубо личностному восприятию реальности, а на противоположном — понятия, связанные с общественной жизнью. Кроме того, эта ось очень сильно коррелировала с яркостью эмоциональной окраски слов. Другими словами, на одном ее конце находились слова, вызывающие у людей более эмоциональную субъективную реакцию, а на другой — слова, ассоциирующиеся с более рациональным и сдержанным восприятием мира.
На протяжении всей второй половины XIX-го и большей части XX века доля рациональных понятий в книжном языке стабильно росла, в то время как частота эмоциональных оценок столь же стабильно падала.
Перелом случился где-то на рубеже 1970–1980-х годов,
(добавлю от себя - эпоха широкого распространения телевизора) когда тренд развернулся, причем довольно резко. Авторы не пишут об этом напрямую, но я рискну предположить, что перелом наметился еще раньше. Возможно, именно наметившийся еще в 1970-е годы кризис левых идей на Западе породил тот самый запрос на индивидуализм, о котором я упоминал во введении в статью. Все-таки в докомпьютерную эпоху издание книг занимало несравнимо больше времени, публика не так быстро меняла свои вкусы, а авторы — убеждения. Так или иначе, доля рациональных понятий в книжном языке стабильно, но относительно медленно падала почти три десятилетия, после чего,
примерно в 2007 году, случился резкий обвал,
(быстрый Интернет и соцсети) и процесс замены медленных и рациональных суждений на эмоциональные и необдуманные (или быстрые, если угодно) резко ускорился.
Параллельно с ростом эмоциональности в языке шел и рост индивидуалистического мышления в ущерб коллективистскому. Так, по крайней мере, интерпретируют свои результаты авторы. Например, с 1980-х годов в текстах начала уменьшаться доля личных и притяжательных местоимений множественного числа и расти доля местоимений числа единственного: I, me, mine.
Нет сомнений в том, что соцсети сыграли важную роль в информировании общества о многих социальных проблемах и несправедливостях, творящихся в мире, но ранее скрытых от глаз широкой публики. Однако проблема в том, что социальные сети нередко благоприятствуют легкому переходу от фактов к преувеличениям, а от преувеличений — к откровенной дезинформации. В результате мир в глазах пользователя соцсетей представляет собой череду проблем, кризисов и несчастий, вызывающих у индивида преувеличенно негативное отношение к миру, себе и общественной системе. Такое неприятие общественного устройства может вызвать резкие и эмоциональные отклики на положение дел в социуме, усиливающиеся тем, что «система», которой человек начинает себя противопоставлять, обычно пытается апеллировать к рациональной части человеческой природы.
Российский переводчик добавляет , что недовольство сложившимися общественными системами вполне рационально, а сами системы уже давно используют обращение к самым темным сторонам человеческой иррациональности для управления массовым сознанием. Соцсети же оказались лишь удобным инструментом для того, чтобы перенаправлять вполне рациональное недовольство в эмоциональную плоскость. Именно соцсети если и не создали
культуру быстрых и эмоциональных оценок, простых решений и возможности быстро провоцировать эти простые оценки и решения, то, безусловно, создали благодатную почву для ее формирования (S. Vosoughi et al., 2018.
The spread of true and false news online). Именно в них во многом сформировалось то
общество постправды, в котором нам приходится жить сейчас.
Авторы обсуждаемой статьи довольно пессимистичны в отношении обнаруженного ими тренда. Они сомневаются в том, что общество вновь сможет сделать ставку на рациональное мышление в ближайшее время, и предлагают искать новый баланс между двумя способами мышления, эмоциональным и рациональным, в явном виде признавая важность последнего, но в то же время стараясь максимально эффективно использовать первый для решения фундаментальных задач. Эта фраза была и остается для меня загадкой. Она настолько обтекаема, что под ней легко подписался бы и нечистоплотный политикан, и твердолобый мракобес, и мистик, уловляющий кошельки и души. Мне
(т.е. российскому переводчику) кажется, именно в атмосфере такого баланса, смещенного в сторону иррациональности, человечество существовало в самые мрачные исторические эпохи —
эпохи религиозного и политического тоталитаризма.
От себя добавлю, что смещение мышления широких масс в торону эмоционально-индивидуального (т.е. оболванивание) прекрасно подходит для установления глобальной диктатуры либерастии, толерастии и мультикультурастии в "эпоху постправды".
3
lubitel (15 January 2022 - 13:28) писал:
(Последний смотреть не смог , там роль феминисток избыточна)
